Анна Долгарева - Тринадцатый аркан 

Он вошел в электричку, зацепив Серегу плечом, и тот недовольно покосился: прет, словно никого не видит. Неформал какой-то, подумал Серега, хотя из неформального в его одежде была только пересекающая лоб черная широкая бандана, от линии волос до самых бровей. Отчего-то именно эта бандана больше всего раздражала Серегу. В остальном незнакомец был довольно непримечательным парнем – темные волосы собраны в небольшой хвост, лет не больше тридцати, но и не меньше, пожалуй; джинсы да серая футболка. Таких можно встретить в любой питерской электричке в количестве эдак тринадцати на дюжину. И все же что-то выделяло его, раздражало, не давало отмахнуться от неприятного впечатления. Да, наверное, эта самая бандана.

Если бы Серега был поэтом, он сказал бы, что им овладело неясное томление духа и необъяснимый страх, искавший выхода в гневе. Поэтом Серега не был и просто пообещал себе двинуть в челюсть странному парню при первом удобном случае. Это было странно само по себе, так как Серега был человеком незлым, вопросы предпочитал решать мирно, а если дрался, так уж по вескому поводу – за корешей там вступиться, ну или за даму сердца. Впрочем, к саморефлексии Серега также не был склонен и причин овладевшей им агрессии не искал.

Отъехали километров на пятьдесят, когда тип в бандане встал и пошел к концу вагона. Серега насторожился. Выждав чуток, поднялся и пошел за ним.

Тип никуда не ушел. Стоял в тамбуре молча, даже не курил, сосредоточенно смотрел в окно на проносящиеся сосны.

- Эй, - сказал Серега. – Ты чо, курить сюда пошел? Нельзя щас в электричках курить. Эт понятно?

Незнакомец в бандане кивнул, не оборачиваясь к Сереге. Того это взбесило еще больше.

- Эй, - повторил он, на этот раз легонько толкнув незнакомца плечом.  – Ты курил тут, что ли? И не трынди, что не курил. Я запах чую.

Серега думал, что незнакомец повернется и спросит: «Ты контролер, что ли?», но тот снова пожал плечами.

- Вали отсюда, - с досадой бросил Серега. Повода для драки не находилось. – Нечего тебе здесь стоять.

Незнакомец обернулся. Сереге показалось, что его лицо находится очень близко. Темные глаза под черной банданой горели.

- Уходи, - впервые произнес незнакомец. Голос у него оказался гортанным, чуть хрипловатым.  

- Чо, дерзкий, что ли? – поинтересовался Серега и, уже не утруждая себя излишними поисками поводов, пошел в атаку. Его кулак впечатался незнакомцу в плечо. Это оказалось последним осмысленным его воспоминанием. 

Кость хрустнула. В руке что-то порвалось. Живот обожгло жидким огнем. Боль была такая, словно печень ему расплющило тисками. Во рту стало горько. Счет времени сбился.

Он дернулся вперед, пытаясь попасть по лицу типа правой рукой, и сбил дурацкую бандану. Увидел на лбу что-то вроде татухи, какую-то странную букву. 

И в этот момент он закричал бы от панического, всепоглощающего, нерассуждающего страха, если бы горло не перехватило. В следующее мгновение – буквально. Начали ломаться хрупкие хрящи глотки, затем – шейные позвонки, и это было бы совершенно невыносимо, если бы мир не перестал существовать чуть раньше.

Уронив человеческое тело, больше похожее на изломанную куклу, на пол, незнакомец спокойно поднял свою бандану, словно не боялся того, что в тамбур может кто-то войти. На его лице на секунду промелькнуло стыдливое выражение. Он чуть заколебался, но все же опустился на колени. В этот момент он был похож на животное – когда припал губами к неестественно выгнутой шее убитого им парня в черной куртке и вонзил зубы в начинающую бледнеть кожу. Он пил, кадык его дергался, красная жидкость стекала по острому лисьему подбородку.

Сделав несколько глотков, он встал. Вытер кровь с губ. Раздвинул руками двери, ведущие из тамбура на открытый воздух. Заблокированные автоматические двери. И легко, без натуги поднял труп, вышвырнув его на склон насыпи, поросшей жухлой августовской травой.

Двери он закрыл так же легко. Прошел в следующий вагон, занял место у окна, после следующей остановки предъявил контролеру билет. Спокойно вышел за одну остановку до конечной и зашагал в лес. 

Немногочисленные пассажиры, оставшиеся в вагоне, вздохнули чуть спокойнее, когда он вышел. У молодой женщины, уткнувшейся в смартфон, разгладились напряженные морщинки на лбу. У старика с большими сумками перестало колоть забарахлившее что-то сердце. Семья из четырех человек, ехавшая в конце вагона, перестала ругаться – у детей пропало желание капризничать так же внезапно, как и  началось.

А незнакомец в бандане, пройдя с полкилометра, свернул с дороги и зашагал прямо в лес. Шел он привычным и уверенным упругим шагом человека, который знает, куда идет.


Ночью ему было уютнее. Он хорошо видел в темноте и никогда не уставал. Он вообще очень давно не уставал. Идти всегда было проще, чем стоять. 

Он слишком боялся оставаться на месте и слишком боялся оборачиваться. Лоб его под повязкой жгло, всегда жгло, но к этому он привык.

Последние несколько сотен лет его терзал иррациональный страх: обернуться и встретить самого себя. Последние несколько дней он ощущал еще острее этот липкий, обволакивающий, мешающий сосредоточиться ужас. 

Он пересек автостопом половину Европы, чтобы прийти в то единственное место, где ему становилось легче. Идти оставалось немного, но сил не было.  Все было так по-дурацки. Еще и тот парень, которого он совсем не хотел убивать. Он никогда не хотел убивать. Он каждый раз задавался вопросом: это его искаженная суть или проклятие, лежащее на нем?

Он сделал несколько шагов и упал на колени.

- Сволочь, - сказал он в глухое ночное небо, – сволочь. Когда ты меня оставишь? Просто оставишь в покое?

Ему показалось, что кто-то незримый, выше листвы и хвои, ответил на этот вопрос: «Скоро».

Он заплакал. Вместо слез у него из глаз катилась кровь.

Он не знал, сколько времени стоял на коленях. Потом он встал и, пошатываясь, пошел. За спиной ему слышались шаги. Он не оборачивался.


Во все той же темноте он открыл дверь маленького деревянного домика, с финской скошенной крышей. Удивительно было, как он стоял здесь, посреди лесной чащи, нетронутый гниением и в то же время пахнущий какими-то далекими прошлыми столетиями. Внутри горели две свечи. За крепким деревянным столом сидела светловолосая женщина в белом платье.

- Я знала, что ты придешь сегодня, - сказала она. Перед ней на светлом куске ткани лежали деревянные плашки рун. Она встала и подошла к нему.

Он, стоя у порога и внимательно глядя ей в глаза, сделал то, что уже проделывал не раз. Поднял руку и, не отводя взгляда, стащил черный платок, закрывавший его лоб. Женщина не изменилась в лице и не отвернулась, когда на лбу у него вспыхнула ярким огнем страшная печать, повергающая в ужас любого, кто ее видел.

Она слабо улыбнулась и взяла его за руки. Он упал перед ней на колени.

- Ты устал, - сказала женщина. – Хочешь пить?

Он кивнул, и она поднесла ему деревянную кружку с горячим напитком. Он с трудом встал и сел на лавку у стола, снова натянув повязку на лицо, одной рукой, наощупь. Питье было крепким, густым и вязким.

- Я добавила туда настойку на рябине и немного крови оленя, который пришел ко мне сегодня, - сказала женщина. – Тебе нужно сегодня быть сильным. Я вижу человека, который идет по твоему следу.

- Мне показалось, что конец уже скоро, - сказал он.

Она кивнула.

- Мне будет не хватать тебя, - произнесла женщина. 

- Зато я, наконец, обрету покой, - ответил он.

- Нет, - сказала она. Но продолжить не успела, потому что дверь открылась, и вошел мужчина.

Этот мужчина был похож на него. Не как двойник, но как брат. Это было неизмеримо хуже. Наверное, это было хуже в тысячу раз. Но он не встал. У него не было сил никуда идти.

- Наступают последние луны, - сказала женщина, наливая питья в еще одну кружку. – Входи.

Новоприбывший, одетый так же неброско, как человек в повязке, закрыл дверь и подошел к столу, не садясь и не беря напиток из рук женщины.

- Я нашел тебя, - сказал он, глядя в глаза человеку в повязке в упор. 

- Брат мой? – с тихой иронией произнес человек в повязке.

- Я вижу, ты знаешь про нас больше, чем я думал, - ровным голосом ответил новоприбывший. Он сел так, чтобы держать в поле зрения и женщину, и своего оппонента. – Но не стоит называть меня так. Кровавый след тянется за тобой по всей Европе. Мы уже много лет ищем тебя. И вот, я нашел. 

- Зачем? – уточнил незнакомец в повязке.

- Затем, что таким чудовищам не место среди Божьих тварей, - отчеканил гость. Внимательно наблюдавшая за ними обоими женщина вдруг засмеялась. Но человеку в повязке, кажется, было не до смеха.

- Ты… ты человек Бога? Церкви? – спросил он, подавшись вперед. Впервые в его голосе послышалось волнение. – Ты пришел, чтобы убить меня?

Очевидно, гость ожидал столкновения с любой реакцией, кроме той надежды, что звучала в голосе человека в повязке. Надежды человека, который давно от нее отказался.

- Да, - кивнул он.

Женщина снова рассмеялась. Она подошла к печке – старой железной печке, в которой потрескивали дрова – и поставила на нее кувшин.

- Подожди, - неловко, одним углом рта усмехнулся человек в повязке. Он поднял руку, и сам заметил, что она чуть дрожит, когда стягивал повязку.

Гость не просто отшатнулся от печати, горевшей на лбу. Он мгновенно отлетел к двери, выхватывая на ходу пистолет из-под куртки. Так он и стоял, стараясь не смотреть ни на кого. По его лбу ползли крупные капли пота.

- Хрен тебе, чудовище, - выдавил он.

- Хорошая антитеррористическая подготовка, - отметила женщина, снимая кувшин с печи. Она налила своему гостю новую кружку питья. Тот взял. Лицо его было спокойным.

- Напоследок, - сказал он.

- Да, напоследок, - кивнула женщина. Она повернулась к новоприбывшему, что до сих пор стоял у двери, напряженный, как тетива лука. – Ты по-прежнему готов убить его?

- Я готов, - выговорил тот через стиснутые зубы.

- Хорошо, - кивнула она. – Я же говорю, это последние луны. Только никакой стрельбы в моем доме, пожалуйста. Выйдете на улицу, оба.

Она говорила спокойно, но тот, что стоял у двери, кивнул. Кажется, он едва понимал, что происходит. Однако помнил, зачем пришел. Это было хорошо.

- Как ты думаешь? – спросил человек у стола. – Он простил меня? Или я, наконец, прогневил его достаточно?

Женщина пожала плечами.

- Ты скоро увидишь. Но я думаю, что Он уже не очень сердится.

- Я убивал, калечил, насиловал и пил кровь. 

- Да, - сказала она. – Поэтому печать до сих пор у тебя на лбу. 

- Но ведь ты не боишься ее.

- Я – не боюсь. 

Это она говорила ему в сотый раз. Или тысячный. Никто из них точно не помнил.

Человек за столом допил варево и поставил кружку на стол.

- Идем, - сказал он тому, что стоял у двери. – Ты же слышал, она сказала – на улице. Только подожди меня немного.

- Я буду следить, чтобы ты не сбежал, - выдохнул человек у двери. Когда человек с клеймом на лбу шел к двери, дуло пистолета провожало его. Дверь распахнулась. Сначала вышел один, потом другой.

Августовский лес пах терпкой свежестью. Человек с клеймом упал на колени. За ним стоял новоприбывший, и руки его дрожали так, что он опасался не попасть.

- Ты простил меня? – спросил человек с клеймом в большое ночное небо. – Это все? Это конец? Я не прошу, чтобы Ты взял меня к себе. Я хочу заснуть. Твой человек пришел ко мне, чтобы убить меня. Он не боится. Скажи мне, я прошу, это правда?

Небо молчало.

Человек с пистолетом не выдержал, и очередь ударила по тишине. Он никогда не стрелял так плохо. Но он выпустил очередь, и пальцы хорошо помнили, как перезаряжать обойму, и он расстрелял целую обойму снова, и увидел, что его противник лежит ничком. Он подошел, помня, что это чудовище может броситься в любой момент, что этот монстр нечеловечески силен и исполнен ненависти, но затылок его был разворочен пулями. Потому человек с пистолетом вздрогнул и снова начал стрелять, когда тело на земле начало переворачиваться на спину.

На пули он больше не реагировал.

- Я… просто хочу… лицом… - прошептал он. Страшная печать по-прежнему была у него на лбу. Следующая пуля ушла в молоко, и следующая после нее тоже. Затем глаза лежащего закрылись.

Женщина в белом вышла из дома, оставив дверь приоткрытой, и слабая полоска желтого света падала на землю. Она подошла к мертвому, нагнулась  над ним, покачала головой и поцеловала в губы.

- Ты не дал ему покоя, - грустно сказала она.

- Я пришел сюда  не для того, чтобы давать ему покой! – рявкнул на нее человек с пистолетом. Он думал, что давно разучился срываться, но сейчас ему не удалось сдержаться. – Я пришел, чтобы убить его.

- Бедный мальчик, - негромко проговорила женщина.

- Это еще почему?

Гость сунул пистолет за пояс. Он старался не смотреть на печать, но ему было нехорошо.

- И сказал ему Господь: за то всякому, кто убьет Каина, отмстится всемеро, - печальным певучим голосом процитировала женщина. - И сделал Господь Каину знамение, чтобы никто, встретившись с ним, не убил его… Разве ты не знал? Вас не научили?

- При чем здесь Каин? – выкрикнул человек с пистолетом.

Женщина удивленно пожала плечами, словно вопрос был глупым.

Тело лежащего на земле начали заплетать травы. По его шее проползла змея. Сухой цветок упал на его лицо с открытыми глазами. 

- Иди, мальчик, - мягко сказала женщина. – Я не думаю, что тебе воздастся. Я думаю, что ему уже начало понемногу прощаться. Что твой приход сюда – это так и было задумано. Видишь, ты смог не убежать от печати, а ведь раньше никто не мог. Кроме меня. Иди. А я помогу ему.

- Ты… что? – спросил человек с пистолетом. Теперь его не так пугала страшная печать на лбу мертвеца. – Так это… это он?

- Я помогу ему, - повторила женщина. – Там, в Стране Теней, за краем света, в чистилище – ну, как вы это называете. По-разному. Я пойду за ним, чтобы помочь ему. А ты не бойся. Я думаю, все обойдется.


Когда неровные шаги человека с пистолетом скрылись в лесу, женщина села на землю, погладила лицо мертвеца, уже совсем заплетенное сухой травой, и негромко запела протяжную песню. Из леса вышел дикий лось и потянулся к ее рукам длинной мордой.

Она пела о том, кто был проклят за свое преступление, и кто веками скитался по Земле, не в силах умереть и не имея возможности быть убитым. Как горький яд, скопившийся внутри преступника, толкал его все новые и новые злодеяния, и как он надеялся прогневить Бога еще больше, чтобы тот послал ему желанную смерть. Как преступник давно перестал верить в прощение, но оно пришло за ним. И теперь покой был близко. Совсем близко, спи, дорогой мой, пусть оплетает тебя трава и обнимает земля, совсем близко, спи, дорогой мой, я отправляюсь в дорогу за тобою по лунной реке. 

Write a comment

Comments: 0